| | |
| | |
|
Тексты » Андрей Тарковский «Запечатлённое время» » Вступление
Когда-то, лет пятнадцать тому назад, делая первые наброски к будущей книге, я часто недоумевал: а стоит ли мне вообще за нее браться? Не правильнее ли просто снимать фильм один за другим, практически решая те умозрительные задачи, которые обычно возникают в процессе работы над картиной. Однако в течение многих лет моя биография складывалась не лучшим образом. Долгие межкартинные простои предоставляли мне мучительный досуг, чтобы обдумать от нечего делать, какую именно цель преследую я в своей работе, чем отличается искусство кинематографа от всех прочих искусств, какой кажется мне специфика его возможностей, сравнить свой опыт с опытом и достижениями моих коллег. Читая и перечитывая работы по теории кинематографа, я пришел к заключению, что они не удовлетворяют меня, вызывают во мне желание спорить и противопоставлять свое понимание проблем и целей, связанных с кинематографическим творчеством. Что осознание принципов моей профессии и желание выразить собственное понимание основных законов искусства, с которым навсегда связана моя жизнь, формируется чаще всего при помощи отталкивания от известных мне кинематографических теорий. Необходимость высказаться возможно более полно по этому поводу вызревала также и но мере довольно частых встреч со зрителями в самых разных аудиториях. Их настойчивое желание понять природу кинематографического переживания, связанного с моими работами, получить ответы на их бесчисленные вопросы подталкивало меня к тому, чтобы, в конечном счете, привести к одному знаменателю свои разрозненные и хаотические мысли о кино и об искусстве вообще. Должен сознаться, что я с огромным вниманием и интересом, иногда огорчаясь, иногда, напротив, чрезвычайно воодушевляясь, отношусь к зрительским письмам, которые за все годы моей работы на родине составили весьма внушительную кипу обращенных ко мне вопросов и недоумений самого разного рода. Не могу удержаться от того, чтобы не привести здесь наиболее характерные из писем, дабы подчеркнуть свойства контакта (иногда полного непонимания!) со своей аудиторией. Пишет инженер-конструктор из Ленинграда: Посмотрела ваш фильм «Зеркало». Досмотрела до конца, хотя уже через полчаса у меня началась сильная головная боль от честных усилий вникнуть в него и хоть что-то понять, как-то связать между собой действующих лиц, события и воспоминания. Мы, бедные зрители, видим фильмы: хорошие, плохие, очень плохие, обычные и весьма оригинальные. Но любой из них можно понять, восторгаться им или отвергнуть, но этот ?!... Инженер по оборудованию из Калинина также возмущен до крайности: Полчаса назад посмотрел фильм «Зеркало». Силен!!!... Тов. режиссер, вы-то его видали? Мне кажется, нельзя считать этот фильм нормальным... Желаю вам больших творческих удач, но не надо таких фильмов. И еще один инженер, но уже из Свердловска, вовсе не может сдержать своего яростного неприятия: Какая пошлость, какая дрянь! Тьфу, как противно! Итак, считаю, ваш фильм — это пустой выстрел. До зрителя он не дошел, а это главное. Этот инженер даже требует к ответу руководителей кинематографа: Приходится удивляться, как люди, ответственные за показ фильмов у нас в СССР, могут допускать такие промашки. В оправдание своего кинематографического руководства должен сказать, что такие «промашки» оно допускало весьма не часто, в среднем один раз в пять лет — а я, получая подобные письма, бывало, и в отчаяние приходил: действительно, для кого и зачем я работаю?... Несколько обнадеживала другая категория писем, полных непонимания, но хотя бы искреннего желания понять то, что было увидено на экране. Такие зрители писали, например: Уверена, что я не первая и не последняя, кто в недоумении обращается к вам за помощью разобраться в вашем фильме «Зеркало». Отдельные эпизоды очень хороши, но как увязать их воедино"? Или другая зрительница из Ленинграда писала мне: Я не подготовлена к восприятию этой картины ни по форме, ни по содержанию. Чем это объяснить? Сказать, чтобы я совсем не разбиралась в кино, нельзя... Видела Ваши прежние работы «Иваново детство» и «Андрей Рублев». Там все было понятно. А здесь нет... Перед демонстрацией фильма нужно было бы подготовить зрителя. После просмотра фильма остается чувство досады на собственную беспомощность и серость. Уважаемый Андрей, если ответить на мое письмо Вы не сможете, сообщите хотя бы, где можно прочесть об этом фильме... К сожалению, мне было нечего посоветовать таким корреспондентам, публикаций по «Зеркалу» не было никаких, если не считать публичного обвинения моей картины в недопустимой «элитарности», высказанного моими коллегами на заседании Госкино и Союза кинематографистов и опубликованного в журнале «Искусство кино». Однако это положение вещей не сбивало меня уж вовсе с толку, потому что я всякий раз с достаточной определенностью убеждался в существовании моей аудитории, людей ждущих и любящих мои фильмы. Только никто не хотел или не был заинтересован в том, чтобы помочь этому контакту осуществиться с возможно большей полнотой. Один из сотрудников ФИАН переслал мне заметку, опубликованную у них в стенной газете института: Выход на экран фильма Тарковского «Зеркало» вызвал большой интерес ФИАН, как и во всей Москве. Далеко не все желающие смогли попасть на встречу с режиссером (автор заметки, к сожалению, был в их числе). Мы не можем понять, как Тарковскому удалось методами кино сделать такое глубокое философское произведение. Привыкнув к тому, что кино — это всегда фабула, действие, характеры и обычный хеппи-энд, зритель пытается искать те же самые компоненты и в фильме Тарковского, и часто, не найдя их, уходит разочарованным. О чем этот фильм ? О Человеке. Нет, не конкретно о том, голос которого звучит за кадром в исполнении Иннокентия Смоктуновского. Это фильм о тебе, о твоем отце, дяде, о человеке, который будет жить после тебя и который все равно «Ты». О Человеке, который живет на земле, является ее частью, и Земля является частью его самого, о том, что человек своей жизнью отвечает перед прошлым и перед будущим. Этот фильм надо просто смотреть и слушать музыку Баха и стихи Арсения Тарковского; смотреть, как смотрят на звезды, на море, как любуются пейзажем. Математической логики здесь нет, и она не объяснит, что такое человек и в чем смысл его жизни. Должен сознаться, что даже в тех случаях, когда профессиональные критики хвалили мои работы, я часто оставался разочарован их концепциями и взглядами — по крайней мере, довольно часто у меня возникало ощущение, что по сути дела критики эти то ли оставались равнодушными к моей работе, то ли оказывались беспомощными, очень часто подменяя непосредственность живого зрительского восприятия клише, заимствованными из расхожих киноведческих высказываний и определений. Когда я получал письма, а иногда просто встречался со зрителями, которые оказались под впечатлением моего фильма, когда я читал письма-исповеди о чужих жизнях, я понимал, для чего я работаю. Я ощущал свое подлинное признание. Долг и ответственность перед людьми, если хотите... Я никогда не мог поверить, что какой-либо художник может творить ради себя самого, уверенный в том, что его произведения никогда и никому понадобиться не смогут... Но об этом позже... Зрительница из Горького писала мне: Спасибо Вам за «Зеркало». У меня было такое же детство. .. Только как об этом узнали Вы ? Был такой же ветер и гроза... «Галька, выгони кошку!» — кричит бабушка... В комнате темно... И так же гасла керосиновая лампа и заполняло всю душу чувство Ожидания матери. .. .А как прекрасно в Вашем фильме пробуждение сознания, мысли у ребенка!.. И как это верно. Господи... ведь мы действительно не знаем лиц наших матерей. И как просто. Вы знаете, в темном зале, глядя на кусок полотна, освещенный Вашим талантом, первый раз в жизни я почувствовала, что не одинока»... А меня самого так долго убеждали в том, что мои фильмы никому не нужны и непонятны, что подобные признания согревали мне душу, придавая смысл моей деятельности, укрепляли во мне сознание правоты и неслучайности выбранного пути. Рабочий одного из ленинградских заводов — студент вечернего института — писал мне: Поводом для моего письма послужило «Зеркало», фильм, о котором я даже не могу говорить, я живу им. Великое достоинство — умение выслушать и понять... Ведь в этом заложена первооснова человеческих отношений: умение понять и прощать людей за их невольные грехи, естественные неудачи. Если два человека смогли хоть однажды почувствовать одно и то же, они всегда смогут понять друг друга. Даже если один из них жил в эпоху мамонтов, а другой в век электричества. И дай Бог, чтобы понимали и чувствовали люди лишь общие гуманные побуждения — свои и чужие. Зрители защищали и ободряли меня: Пишу Вам по поручению и одобрению группы зрителей разных профессий, связанных знакомством или дружбой с автором письма. Сразу же хочется сообщить Вам, что Ваших доброжелателей и поклонников Вашего таланта, следящих за выходом на экраны всех Ваших работ, гораздо больше, чем может показаться по статистическим данным журнала «Советский экран». Я не располагаю обширными данными, но ни один из широкого круга наших знакомых и знакомые моих знакомых никогда не посылал данных по оценке фильмов по специальным запросам. А в кино они ходят. Правда, нечасто. Но на фильмы Тарковского ходят охотно. (Жаль, что фильмы Ваши выходят редко). Мне и самому, признаться, жаль... Поэтому так хочется напоследок успеть как можно больше, выговориться и договорить до конца все то, что, видимо, кажется важным не только мне одному. Учительница из Новосибирска сообщала мне: Никогда не писала своих впечатлений авторам книг и фильмов. Но здесь особый случай: сам фильм снимает с человека заклятье безмолвия, чтобы он мог освободить душу и мозг от груза тревог и суетных мыслей. Я была на обсуждении фильма. Физики и лирики были единодушны: фильм гуманный, честный, нужный, спасибо автору. И каждый из выступавших говорил: «Этот фильм обо мне»... Или вот есть одно послание: Пишет Вам уже старый, ушедший на пенсию, но интересующийся киноискусством, хоть и в профессиональном плане очень далекий от искусства, человек (я радиоинженер). Ваш фильм вызывает у меня чувство потрясения. Ваш дар проникать в мир чувств взрослого и ребенка, вызывать ощущение красоты окружающего мира, показать подлинные, а не фальшивые ценности этого мира, заставить играть каждую вещь, каждую деталь картины сделать символом, добиваться философского обобщения с помощью минимальных изобразительных средств, наполнить поэзией и музыкой каждый кадр... Все эти качества свойственны Вашей и только Вашей системе изложения... Очень хотелось бы в печати прочитать Ваши высказывания по поводу Вашего фильма. Очень жаль, что Вы редко выступаете в печати. Уверен, что Вам есть, что сказать! Честно говоря, я отношу себя к тому разряду людей, которые способны формировать свои мысли в основном в полемике (совершенно соглашаясь с той точкой зрения, что истина достигается в споре). Во всех остальных случаях сольного размышления я склонен впадать в состояние созерцательности, которая скорее благоприятствует этакой метафизической склонности моего характера и противодействует энергическому, творческому мыслительному процессу, давая лишь эмоциональный материал для более или менее стройных конструкций идей и концепций. Эпистолярный или самый непосредственный контакт со зрителями так или иначе подталкивал меня в направлении к этой книге. Как бы то ни было, я ни в чем не стану упрекать тех, кто осудит меня за решение заняться умозрительными проблемами, так же как я нисколько не удивлюсь, обнаружив и доброжелательный энтузиазм иных читателей. Рабочая из Новосибирска писала мне: В течение недели посмотрела Ваш фильм четыре раза. И ходила не для того, чтобы просто смотреть, а для того, чтобы хоть несколько часов пожить настоящей жизнью, с настоящими художниками и настоящими людьми... Все, что мучает меня, чего недостает, о чем я тоскую, чем возмущена, от чего тошнит, от чего душно, от чего светло и тепло, чем жива и что меня убивает, - все это, как в зеркале, я увидела в Вашем фильме. Для меня впервые фильм стал реальностью, и вот почему я на него, в него иду пожить. Трудно рассчитывать на большее признание того, что ты делаешь, — моей самой сокровенной мечтой всегда было желание высказаться в своих фильмах с максимальной искренностью и полнотой, не навязывая никому своей точки зрения. Но если твое мироощущение, выраженное в фильме, может восприниматься и другими как нечто неотъемлемое от них, а просто не высказываемое до времени — что может оказаться большим стимулом в твоей работе! Одна женщина переслала мне письмо своей дочери, адресованное не мне, а ей лично. Мне кажется, что весь смысл творчества, его коммуникативные функции и возможности на самом тонком уровне выражены этой девочкой с удивительной полнотой: ... Сколько слов знает человек? — задает она своей матери риторический вопрос. — Сколько использует в своем повседневном лексиконе? Одну сотню, две, три? Мы облекаем в слова чувства, пытаемся словами выразить горе, радость, любое волнение, то есть то, что по сути выразить нельзя. Ромео говорил Джульетте прекрасные слова, очень яркие и выразительные, но разве они выражали хоть наполовину то, от чего сердце было готово выпрыгнуть из груди, дыхание замирало, что заставило Джульетту забыть все, кро¬ме любви ? Есть другой язык, другая форма общения: общение посредством чувств, образов. При таком контакте преодолевается разобщенное, разрушаются границы. Воля, чувство, эмоции - вот что стирает препятствия между людьми, которые раньше стояли по обе стороны зеркального стекла, по обеим сторонам дверей... Рамки жанра раздвигаются, и мир, отгороженный раньше от нас, входит в нас, становясь реальностью... И это дается уже не через маленького Алексея, а сам Тарковский обращается непосредственно к зрителям, сидящим по другую сторону экрана. Смерти нет, есть бессмертие, время едино и неделимо, как сказано в одном из стихотворений: «за столом и прадеды и внуки»... Кстати, мама, я к этому фильму подошла больше с эмоциональной стороны, хотя вполне допускаю и совершенно другой подход. А ты? Напиши мне, пожалуйста... Этой своею работой, зревшей в связи с моим затянувшимся мертвым кинематографическим сезоном (который я сейчас насильственно прерываю, пытаясь изменить свою судьбу), я никого не склонен поучать, навязывать свою точку зрения. Эта работа продиктована стремлением прежде всего самому пробиться сквозь дебри возможностей этого молодого и прекрасного искусства, еще так мало, в сущности, исследованного, ради того, чтобы и себя обрести в нем наиболее независимо и полно. Немаловажно также и то, что творчество не подвержено абсолютным закономерностям, истинным во веки веков, а, будучи связанным с общей задачей освоения мира, имеет бесчисленное количество аспектов и связей человека с живой деятельностью и не пренебрегает для успешного следования по бесконечному пути познания самой скромной попыткой составить в конечном итоге самое полное представление о смысле человеческой жизни. Значительность пусть даже мелочи, в общем-то, довольно мелком ручейке теорий и концепций по поводу кино и желание уяснить некоторые его закономерности и толкают меня на то, чтобы постараться изложить некоторые свои соображения по этому поводу. Остается только добавить, что эта книга складывалась из наполовину написанных глав, записей дневникового характера, выступлений и бесед с Ольгой Сурковой, которая еще студенткой-киноведом Института кинематографии в Москве пришла к нам на съемки «Андрея Рублева», а затем провела с нами в тесном общении все последующие годы, будучи уже профессиональным критиком. Я благодарю ее за помощь, которую она оказала мне в то время, когда я работал над этой книгой.
|
